Пресс-центр Ивановского обкома КПРФ
– А как вы думаете, вот не будет у нас в Иванове работы, всё к тому идёт.
И: – Будет она.
– Какая?
И: – Гособслуга. Если хороший комбинат, и начальник там будет хороший…
– Какой комбинат, у нас все комбинаты разрушены.
И: – Ну, вот создадут Талку, Талка будет действовать, например. Ну, допустим…
С: – Мне кажется, в Иванове останется работа для продавцов, потому что магазины никуда не денутся, люди без продуктов не смогут.
– А люди покупать ничего не смогут, если нет работы и район депрессивный.
И: – Ну вот когда работы не будет, тогда и подумаем… А сейчас очень трудно об этом говорить.
С: – Я после приезда из Докерса хотела в интернете написать, чтобы туда никто не ходил вообще. Лучше пусть ищут другие места, но только не туда, потому что один сплошной обман. Они на нас наживаются. И доказать ничего нельзя.
– А тот договор, который вы с ними заключали, он на бумаге, всё как полагается? Что-нибудь там мелким шрифтом написано, что невозможно понять, как они вас обдуривают?
С: – На бумаге. Там обговорено количество часов, что ты должен отработать. Допустим, смена у тебя восьмичасовая, всё как положено, а внизу приложение, его уже не сразу прочитаешь. Тем более, когда впопыхах и усталый приехал этот договор заключать.
И: – Да, тебя взяли на работу, и ты уже рад, что не остался на улице и что у тебя есть хоть какая-то надежда.
– Расскажите о том случае, когда женщины остались без зарплаты и в люках ночевали.
И: – Я когда на вторую вахту поехала в этот посёлок, я хотела пойти посмотреть, где они. Думаю, две недели прошло, их, поди, и нет там. Кабы я знала, что они там, я бы их отправила домой, у меня и деньги были.
С: – Это были мы с сестрой. У меня разрядился телефон, как нарочно. Пошли на Щёлковском вокзале просить в салонах поставить хотя бы на зарядку. Зарядили. Позвонила домой. Говорю: мы, наверно, завтра приедем.
Вечером на Щёлковском вокзале нас выгнали на улицу. Мы вышли. И пока туда-сюда, кто-то сзади подбежал, треснул по башке. В итоге, просыпаюсь – телефона нет, сестры рядом нет. Я одна, я в шоке. Утро, светло. Какие-то девочки ко мне подошли, говорят, вы что, женщина тут лежите? Я говорю, мол, так и так. Они мне: Вы что, это же самый ужасный район Москвы, как вас сюда занесло? Я у них попросила телефон, позвонить домой, уже ни на что не надеясь.
– А как вы сестру нашли?
С: – Она сама пришла, я была в шоке. Мать уже приехала. Уже меня-то нашла. Она говорит, где она? Собрались походить по дворам, поискать её. Поискали – нет. Я иду по вокзалу, она идёт.
– А чем вы питались?
С: – Ничем. У нас не было ни воды, ничего.
– Сколько вы так жили?
С: – Неделю. Без воды и еды. В туалет успели сходить, пока деньги были. Хорошо хоть не зима была и не осень.
– А ночевали в люках?
С: – На улицах, где-то прятались. Москвичи гуляют там, идёт толпа парней. Нам страшно, откуда знаешь, что у них на уме. Мы сидим, как два бомжа. Мы прятались. Не дай бог, сейчас пришибут, потом никто и не найдёт.
– А у вас паспорта отбирали при заключении договора?
С: – Нет. Документы оставались у нас. Они у нас брали только пенсионное либо какой-нибудь другой документ, чтобы он был у них как доказательство.
– А много там молодых?
И: – Полно. Кто зачем едет. У кого-то совсем нет работы там, где они живут. В основном это маленькие города, в которых вся промышленность встала. В основном Татарстан, Башкирия.
– А вы там земляков не искали? Общались с работниками?
И: – Мы только между собой. Все злые, как собаки. Все сдают друг друга. Ужас.
– Никакой солидарности нет, чтобы друг за дружку встать?
И: – Ничего нет. Наоборот, смотрят, как утопить, чтобы самому выплыть.
С: – Я пыталась доказать, что нарушаются трудовые права. Я говорила: вы не имеете права нас заставлять две смены подряд работать. – Езжай домой, – был ответ. – При этом без всяких заработков. Даже если ты отработал полсрока, ничего тебе не заплатят. Работай весь срок. Да ещё договор заканчивается, эти четыре дня отработай.
– А есть там репрессивный аппарат какой-то? Скажем, вы работаете, у вас надсмотрщик есть или только ваш бригадир?
С: – Сам мастер. Она расставила по местам. Если кто-то не повинуется, ей жалуются узбеки, а она жалуется в контору. Приезжает куратор. Кстати, при поступлении, когда сидишь у них в офисе, заполняешь бумаги, там обязательно сидит ФСБ, и тебя проверяют. И по картотеке, и на тебя зорким взглядом смотрят, сканируют потихоньку.
И: – Задают хитрые наводящие вопросы. Выпиваете ли вы? А я в глаза говорю, да, выпиваю, но не на работе. Берите меня – увидите.
– А они выясняют семейное положение?
С: – У меня даже спросили, зачем ты сюда приехала, если у тебя есть муж? Я говорю, мне надо зарабатывать деньги. – Почему муж не зарабатывает? – Ну, это моё личное дело, почему он не зарабатывает.
И: – Над нами смеялись, что мы из текстильного города приехали на заработки на текстильное предприятие в Балашиху. Если в Иванове есть работа, а мы приехали в Москву. Для них дико. А я сказала, что я устала, и это типа у меня отпуск.
Хорошо, я первый срок отработала, ещё что-то получила, не то что девчонки. А второй срок хорошо, что я мало там проработала. Мне этих денег не жалко. И мне даже не обидно, что они дают эту тысячу как пожертвование. Слава богу, что у нас такие недорогие билеты до Иванова. А почему второй раз прекратила работу? А потому что пошёл отсев. Кто мало вырабатывал, должны набирать хотя бы три тысячи. Со мной работали девчонки, не узбеки, а «дети степей», калмычки, оттуда, женщины востока, они собирают по пять тысяч за восемь часов.
С: – У них это считается основная работа. Они работают не как мы, с шести до одиннадцати. У них если есть смена с шести до двух, они так и работают с шести до двух. Их так, как нас, не эксплуатируют. У них узбеки – начальники – свои. Они себя считают хозяевами.
– А разговаривать друг с другом во время работы можно?
С: – Там не успеваешь поговорить. Мы поначалу пытались друг другу помогать. Допустим, берём две накладные, сначала набираем одну, потом набираем вторую. Вдвоём, во-первых, быстрее получается, во-вторых, больше сделаешь. Нас заметили, опять же кто-то из своих сдал, что мы так делаем. К нам подошла бригадир, сказала: ещё раз, и вы уволены. То есть, помогать – нет. Помогать друг другу нельзя.
– А какие действия они предпринимали, чтобы вас разобщить, чтобы вы были каждый сам по себе и боялись вообще что-либо пикнуть? Было ли психологическое давление?
И: – Нас в какой-то момент они хотели рассорить. Местные девчонки. Может, они были с кем-то в заговоре, я не знаю.
С: – Мы с сестрой набирали много, например. Нам сказали: – Одна едет в Чехов в новый цех, который открывался, вторая остаётся здесь. – Чтобы мы не были рядом.
– Потому что вы вместе сильные, друг друга поддерживаете, а им выгодно вас штрафовать, чтобы у вас мало выработки было, чтобы они побольше получали. Так выходит?
И: – Да. Они получают не столько за вахту, за основную нашу работу, сколько за период, когда кончается вахта, вот эти четыре дня. Человек волен делать, что хочешь. Но если тебя заметят выпившим, вызывают в Москву, или они приезжают, и дышишь в эту трубку. Если у тебя там хотя бы одна промиля, всё – зарплату ты не получаешь. Тысяча на проезд – и гуляй, Вася.
С: – Допустим, общежитие находится на какой-то территории, огороженной забором. Если идёшь за забор, – нарушение и штраф.
– Какие условия были в общежитии?
С: – Комната на десять-двенадцать человек. Двухъярусные кровати. Одна тумбочка на четверых человек. Душ – полторы кабинки – очередь невероятная. Ты ещё стоишь на работе, а уже очередь забивают, чтобы успеть приехать и помыться. Потому что, если не успеешь, то помоешься в три часа ночи, а в пять тебе вставать. Работа пыльная, приходилось мыться каждый день.
– А спецовку выдавали?
С: – Нет, всё своё.
– Что-то от себя добавите?
С: – Очень несладко. Эксплуататоры.
– А как вы думаете, можно с этим как-то справиться? Как-то победить всё это безобразие?
И: – А как справишься? Если правительство запретит такие производства… А правительству выгодно, и оно не закроет никогда, потому что у нас страна держится на дураках. А дураки едут работать.
– Кто дураки? Кто честно работать хочет?
И: – Да.
– Вот я, например, не хочу никого обманывать и жить за чужой счёт. Это значит, я дура, что ли?
И: – Нет. Они умные, а мы дураки, работаем на них.
– Они не умные – они ушлые и наглые. Нас обкрадывают.
И: – Нет, мы их поласковей назовём – «умные».