Сейчас М.С. Горбачёв заявляет, что он взошёл на партийный олимп убеждённым антикоммунистом, карабкавшимся по ступенькам карьерной лестницы, чтобы разрушить советский социализм. Какая чушь! Вы можете представить Горбачёва антисоветским Штирлицем? Он даже на Герострата-то не тянет, хотя волей обстоятельств оказался именно им. Герострат был честнее: не кричал, будто он созидатель. Этот же, разрушая катапультировавшие его наверх партию и государство, продолжал до последнего часа властвования, когда ему уже никто не верил, вещать: «Больше демократии, больше социализма!» А оказавшись выпнутым с олимпа, трусливо выбрал себе роль подонка-предателя… Тьфу!
Полученное наследство
На разрекламированном самим М.С. Горбачёвым и его командой апрельском (1985 года) пленуме ЦК КПСС генсек ни о какой перестройке вообще не говорил. Его доклад был посвящён задачам ускорения социально-экономического развития СССР. Он повторял появившуюся ещё при Брежневе нереализованную, но в принципе правильную формулу о соединении достижений научно-технической революции с преимуществами социализма, пересказывая уже имевшиеся (в основном на бумаге, а не на деле) заготовки 1970-х годов о переходе от экстенсивных методов производства к интенсивным. И советские люди бурно аплодировали, так как были убеждены: ускорение советскому обществу и необходимо, и по силам. Они готовы были брать новые социалистические высоты.
Советская власть была безусловно рабочей, трудовой. Не потому, что так себя величала, хотя сформированная почти 100 лет назад, 8 ноября 1917 года, она называлась Временным рабоче-крестьянским правительством. Посмотрим в корень проблемы. Советская власть была формой диктатуры пролетариата и носила антиэксплуататорский характер. Это признают как её сторонники, так и ненавистники. Она выметала с командных высот тех, кто считал рабочего человека быдлом. Она действительно усердно старалась учить слесарей, пахарей и кухарок управлять — если не всем государством, то государственными предприятиями. Она сформировала невиданный в мире управленческий аппарат — выдвиженцев. Учила их как в живом деле, так и направляя на рабфаки, в Коммунистические университеты, в Промакадемию, в сотни открытых технических, педагогических, сельскохозяйственных вузов и техникумов.
Её житейские, бытовые щедроты были суровыми. Отрез ткани в награду — это не киношная придумка про красные шаровары лихого конника. Сегодня ещё живы люди, которые получали подобные премии за ударничество, стахановские достижения, изобретательство. В скудное время власть и таким способом подтверждала, что она рабоче-крестьянская, что труд в СССР есть дело чести, дело славы, доблести и геройства.
Благодаря своему рабоче-крестьянскому характеру Советская власть не допускала, чтобы руководитель предприятия и даже министр имели доходы, стократно и тысячекратно превышающие доходы рабочего человека. В РСФСР в 1970 году средняя зарплата рабочего была 152 рубля 90 копеек, а республиканского министра — 450 рублей. К 1980 году зарплата у рабочего увеличилась в среднем на 52 рубля 30 копеек, а министра РСФСР — на 50 рублей. Да, у министра была ещё ежегодная путёвка в санаторий и даже, говорят, случались премии. Но всего в России в 1980 году в санаториях и домах отдыха (без одно-, двухдневных) побывали 23 миллиона 237 тысяч рабочих и служащих. Кстати, рабочих много больше, чем служащих. Причём большинство — по льготным путёвкам. В 1970 году бесплатно получили новые квартиры 877 тысяч семей россиян, в 1975 году — 1 миллион семей, а в 1980-м — 985 тысяч семей. И опять-таки при получении квартир первоочередниками были рабочие.
Но главное достоинство состояло в том, что каждый соотечественник ощущал: его жизнь ежегодно улучшается. Цены были стабильные. Никому не грозила безработица, а повышать квалификацию (а следовательно, и зарплату) даже понуждали.
Впрочем, всё это было в доперестроечную пору. А сегодня наши противники в споре о социализме любят приводить (правда, и то выборочно!) факты и цифры только последних пяти лет существования Советского государства, когда оно всё более переставало быть советским и отказывалось быть рабоче-крестьянским.
Указывая на рукотворные проблемы перестроечных лет, надо в то же время признать, что они накручивались на ошибки и изъяны, которые накапливались и в предыдущие десятилетия. Темпы производства товаров массового спроса постоянно отставали от темпов роста производства средств производства. При этом в 1950-е годы отрыв был более чем двукратный, в 1960-е он достиг 2,5 раза, в 1970-е приблизился к трёхкратному, а в 1980-е стал практически трёхкратным.
Приверженность руководства страны к экстенсивному росту экономики, совершенно естественная и объяснимая в довоенные и первые послевоенные пятилетки, стала всё больше тормозить развитие экономики. В 1970-е годы ежегодный рост промышленного производства превышал 8%, в первой половине 1980-х годов он снизился почти до 3%. Правда, стабильный многолетний рост производства промышленности в 3% нынешняя российская власть посчитала бы за манну небесную. Так, индекс физического объёма производства в первом квартале этого года по сравнению с соответствующим периодом 2015-го упал, по данным Росстата, до 98,8%.
Нет, застоя в экономике брежневских времён, конечно же, не было. Тут даже не требуются экономические выкладки: достаточно вспомнить создание территориально-производственных комплексов в Иркутской области и Красноярском крае, Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, территориально-промышленного комплекса в Восточной Татарии, строительство БАМа и т.д. Задержки с переходом от экстенсивных методов производства и социально-экономической жизни были в немалой степени связаны с тем, что КПСС в своей организаторской деятельности стала всё реже заглядывать за горизонт, а это порождало растущее отчуждение рабочего класса, да и всех трудящихся страны от труда, от социалистической собственности, от власти.
В общем, и нового генсека, и взятый им курс на ускорение социалистического развития советские люди поначалу встречали аплодисментами.
Преступная смена ориентиров
Но весьма скоро и рабочий класс, и партия, и даже сам генсек обнаружили, что ускоряется только кругооборот слов. Новая руководящая команда, может, и хотела творить большие дела, но не умела. Она не смогла подняться до масштаба державного мышления, оценивая происходящее в стране и мире с высоты местечковых, в лучшем случае — директорских кресел.
Между тем честолюбие и властолюбие Горбачёва распирали, он жаждал мировой славы. Вот тогда (только тогда) было запущено безразмерное, но малосодержательное словцо «перестройка». Рабочий класс, как и все люди труда, привыкшие к созиданию, поначалу подумали, что это способ осуществить ускорение, но вскоре пришлось разочароваться: горбачёвская перестройка была начинена разрушением, так как покушалась на опорные конструкции советского социализма. И первой её целью стало оттеснение на общественно-политическую обочину рабочего класса, для чего требовалось его раздробить, разрушить его единство, а значит, и единство партии.
Вспомните, какой первый реальный шаг осуществили архитекторы и прорабы перестройки. Да, новые кооперативы. Обещали за полгода-год обеспечить страну самыми нужными дешёвыми товарами и услугами. Экономический итог был ничтожным, а политический — невиданных разрушительных масштабов. Вот как об этом говорила 6 июля 1990 года с трибуны XXVIII съезда КПСС работница Калининского производственного объединения «Химволокно» Л.П. Родионова:
«Я очень обеспокоена тем, что в моей партийной ячейке люди выходят из партии, написав в заявлении: «Не хочу быть в партии, которая создала спекулятивные кооперативы»… Как я, коммунист Родионова, могу объяснить сегодня простому рабочему, почему в моём городе Калинине, или уже теперь в Твери, человек на рынке продаёт детское мыло, которое стоит 27 копеек, по рублю пятьдесят, а пачку сигарет, которая стоит 25 копеек, — от рубля до двух рублей? Как я могу объяснить, почему у нас в городе, где имеются хлопчатобумажный комбинат, шёлкоткацкая фабрика, в моём универмаге я не могу купить и метра какого-нибудь материала? В то же время рядом, на городском рынке, можно купить этот материал втридорога. Кто это: кооператор или спекулянт? Если спекулянт, давайте назовём его своим именем. И давайте наведём здесь какую-то дисциплину». (XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. М.: ИПЛ. 1991. Т. 1. С. 541).
Коммунист Родионова ставила вопрос об укреплении социалистической дисциплины. Но спекулятивные кооперативы создавались с противоположной целью: они предназначались для дробления рабочего класса на такие социальные группы, которые ориентировались бы на буржуазное жизнеустройство. Новые кооперативы ни в кулинарии, ни в сфере быта не привились, обещанными вкусными пирожками страну не завалили. Зато они плодились на базе заводских участков, от которых технологически наиболее сильно зависело всё производство. В результате такой кооператив начинал диктовать условия всему заводу. В том числе и финансовые. К тому же кооперативы, вопреки советской практике, получили право обналичивания средств.
В общем, разрыв в зарплате рабочих одной профессии и одинаковой квалификации, занятых на заводском и кооперативном участках, достигал двух, трёх и более раз. Так горбачёвская политика искусственно создавала трещины внутри рабочего класса. Коммунисты-рабочие активно протестовали против ренегатства партийных верхов, вплоть до выхода из рядов КПСС.
Но антирабочая политика не ограничилась кооперативами. Для разрушения единства трудящихся руководство партии и страны использовало и другие средства. Об этом всего через несколько минут после Л.П. Родионовой говорил на съезде Б.А. Аникин с Подольского электромеханического завода, которого после короткой речи многие делегаты провожали аплодисментами:
«Товарищи делегаты! Довожу до вас беспокойство ряда промышленных предприятий. В народном хозяйстве страны начинают появляться новые негативные явления, подобные тем, которые связаны с явлениями в кооперативном движении. При создании совместных предприятий с зарубежными фирмами уровень заработной платы на этих предприятиях в 2—3 раза выше, а производительность труда всего на 10—15% выше. Николай Иванович (Рыжков. — В.Т.) и Юрий Дмитриевич (Маслюков. — В.Т.)! Нужно регулировать это движение. Прежде всего его надо направлять на расшитие узких мест в нашем народном хозяйстве, ибо свои трудовые ресурсы и материальные ценности в настоящее время тратим не на те цели, на которые нужно».
Но Горбачёву и его единомышленникам теперь был нужен раскол в рабочем классе для разрушения партии, для трансформации её в прислуживающую капиталу социал-демократию. Ради этого с конца 1987 года наращивались акции, которые вызывали недовольство прежде всего в рабочей среде.
Идеологическое обеспечение формирования массовых антисоциалистических настроений было поручено выполнять СМИ, в том числе партийным. Для этого руководство ЦК осуществило тотальную смену главных редакторов. Особая роль была отведена журналу «Огонёк», руководителем которого был назначен недавний автор стихов о Ленине, а теперь ярый антисоветчик В. Коротич, и газете «Московские новости» (главный редактор Е. Яковлев). Были сменены руководители практически всех центральных изданий. Так, главным редактором «Правды» вместо фронтовика, талантливого философа В. Афанасьева был назначен помощник генерального секретаря ЦК КПСС И. Фролов. Вместо принципиального коммуниста профессора Р. Косолапова руководить журналом «Коммунист» был направлен удобный для горбачёвцев Н. Биккенин, а его первым заместителем стал не скрывавший своего оппортунизма О. Лацис. Активно дирижировал этими процессами А. Яковлев (то ли верный подручный Горбачёва, то ли его кукловод).
Организаторскую работу по разрушению социалистического единства выполняли сначала диссиденты со стажем, кучковавшиеся возле «Демократического союза» (даже на XXVIII съезде КПСС распространялись материалы этой агрессивно антикоммунистической партии — см. там же: Т. 1. С. 524), затем эстафету приняла вдохновляемая А.Н. Яковлевым «Демократическая платформа в КПСС», а потом и вылупившаяся из неё Демократическая партия.
Секретарь парткома Новолипецкого металлургического завода А.И. Теплиничев возмущался: «В Москве на съезде Демократической партии выступали наши липчане. Послушайте, что они говорили: «Сравнительная закормленность жителей области не способствует решительным переменам в экономике и политике». Иными словами, этих людей больше устраивало бы то, чтобы люди ходили голодными, митинговали или бастовали. Это не что иное, как недостойная игра в демократию». (Там же. Т. 1. С. 351—352).
Демократическое дышло
Рубеж 1980—1990 годов дал немало примеров использования демократических процедур против интересов рабочего класса и всего советского общества. Например, выборность руководителей предприятий в промышленности сплошь и рядом оборачивалась падением не только трудовой, но и технологической дисциплины.
Пародированием демократии стал закон о выборах народных депутатов СССР, предусматривавший, что каждый третий из них должен представлять… отдельные общественные организации. Таким образом, члены ЦК КПСС, ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, академики и члены-корреспонденты АН СССР и т.п. получали по дополнительному голосу. Чести избрать своего депутата был удостоен даже… Союз филателистов. Зато ни один трудовой коллектив такой привилегии не получил.
Открыв наугад справочник «Народные депутаты СССР» на страницах 92—93, что мы видим? Из 15 упомянутых здесь парламентариев десять получили мандаты в традиционных территориальных округах. Но рядом с ними оказались народные депутаты от женских советов, объединяемых Комитетом советских женщин, от профессиональных союзов СССР, от Всесоюзной организации ветеранов войны и труда, от потребительской кооперации и целых два избранника от Союза обществ Красного Креста и Красного полумесяца. Кстати, Межрегиональная депутатская группа, вобравшая в себя почти все контрреволюционные элементы («почти» потому, что в неё официально не входили М. Горбачёв, А. Яковлев, Э. Шеварднадзе, В. Медведев, В. Бакатин и ряд других их идейных родственников) состояла примерно наполовину из представителей этих привилегированных депутатов. Подтвердилась истина: демократии неклассовой не бывает.
Однако наиболее цинично демократические процедуры были использованы при формировании делегатского корпуса XXVIII съезда КПСС. Он впервые в истории партии избирался не на партийных конференциях, а абсолютно демократично: прямым тайным голосованием и обязательно на конкурсной основе. Партия была разбита на территориально-производственные округа. Число кандидатов в делегаты не ограничивалось. Их программы и дебаты становились основным инструментом отбора. А вот «естественный» результат: через лукавую процедуру, в которой было фактически заложено преимущество для «говорливых» профессоров, директоров и иных мастеров разговорного жанра, прошли те, кого и хотели иметь на съезде Горбачёв и его присные.
Потом председатель мандатной комиссии Ю.А. Манаенков сообщал, что из 4683 делегатов «на съезд избраны 543 рабочих, или 11,6% всего делегатского корпуса, и 255 колхозников, что составляет 5,4% всех делегатов». (Т. 1. С. 183). Для сравнения: из 5002 делегатов XXVII съезда (1986 год) было «1370 рабочих социалистической индустрии» и «877 работников сельского хозяйства». Выходит, на последнем съезде КПСС на долю представителей серпа и молота приходилось 17% делегатов, тогда как на предыдущем съезде — 45%. Как говорится, чувствуете разницу? В 2,65 раза!
Это было осознанное отлучение рабоче-крестьянской части партии от решения вопроса о переводе страны на капиталистическое жизнеустройство. Ренегат Горбачёв и его подельники боялись коммунистов-рабочих.
Дефицит по указу
Если исходить из буквы партийного Устава, предполагающего персональную ответственность руководителя, то надо признать, что «колбасные электрички» — детище Горбачёва. Но не Горбачёва-генсека, а Горбачёва — секретаря ЦК КПСС, отвечавшего за сельское хозяйство и весь АПК (в этой должности он находился с 1978 года). Но если Горбачёв в роли главного партийного агрария продемонстрировал «лишь» деловую несостоятельность, неумение и неспособность решать поставленные перед ним задачи, то Горбачёв-генсек стал организатором разрушения социализма и Советского Союза. А сегодня речь только об этом.
Можно ли допустить, что в результате чьего-то головотяпства все отечественные заводы по производству моющих средств были поставлены на ремонт одновременно на несколько месяцев? Ведь в результате во всей стране должен был неизбежно образоваться ажиотажный спрос на стиральный порошок, а вслед за этим и на мыло. Вернее предположить, что это была политическая диверсия верхов. Более того, вскоре она повторилась: на ремонте оказались все табачные фабрики. Здесь гнев прокатился не на кухнях хозяек, а в рабочих цехах, шахтах, на стройках. А какой здравый государственник придумает борьбу с алкоголем в условиях резко обострившегося бюджетного дефицита из-за небывалого падения цен на нефть — один из главных валютных источников государства? А какие общественно-политические мотивы могли подвигнуть продавать водку по талонам?
Трещина между руководством партии и страной расширялась, превращаясь в пропасть.
В конце мая 1989 года открылся I съезд народных депутатов СССР. На него народные избранники, если не считать политиканов из МДГ, принесли боль своих избирателей. На трибуне бригадир шахты «Распадская» из Междуреченска (Кемеровская область), депутат от КПСС В.М. Гвоздев: «Сегодня уровень жизни, особенно шахтёров Кузбасса, здорово снижается. И нельзя тут судить только по заработной плате, ибо она уже не в полной мере определяет уровень жизни. На свои заработанные деньги шахтёры не могут приобрести простые вещи: валенки, полушубки, тёплую одежду, обувь, которые необходимы в Сибири. Огромным дефицитом являются холодильники, стиральные машины, телевизоры». («Правда», 1989. №117).
Если персонифицировать эту претензию, то она направлена генсеку Горбачёву. По данным Института экономики и организации производства Сибирского отделения АН СССР, в 1982 году потребление мяса и мясопродуктов в Кузбассе было заметно выше среднероссийского. Причём покупались эти продукты в государственных магазинах по весьма низким ценам. Учёные Кузбасса, знавшие ситуацию не понаслышке, обращали внимание на то, что редко кто из шахтёров в начале 1980-х брал положенное ему хозяйственное мыло в шахтёрских мойках: предпочитали покупать в магазинах. В шахтёрских буфетах и столовых всегда продавались 2—3 сорта колбасы, сало, ветчина, горячие пирожки 3—4 наименований, молоко, кефир, творожники. Можно было свободно купить одежду и товары культурно-бытового назначения.
В 1989 году Институт экономики и организации производства СО АН СССР повторил исследование в Кузбассе. 86% опрошенных утверждали, что за последние 2—3 года положение изменилось в худшую сторону прежде всего в снабжении продовольствием и промышленными товарами, 63% отметили ухудшение работы торговли.
А в это время в популярной тогда телепрограмме «600 секунд» Александр Невзоров показывал прямые репортажи о том, как уничтожают колбасу и закапывают мясо. Факты искусственного создания дефицита как сторонниками горбачёвской власти, так и «демократами», рвавшимися во власть, в последние годы документально подтверждали М. Полторанин, Г. Попов и ряд других авторов.
На чью мельницу капал шахтёрский пот
Горнорабочий очистного забоя объединения «Донецкуголь» Г.А. Бухарков с трибуны XXVIII партсъезда говорил: «В сложившейся социально-экономической и политической ситуации труженики любой отрасли народного хозяйства имеют не меньше оснований для такого (как шахтёры. — В.Т.) выражения своих требований и претензий». (Т. 1. С. 283). Ему вторил секретарь парткома комбината «Печенганикель» Н.Н. Сидоркин: «Народ уже не столько разумом, сколько сердцем предчувствует надвигающуюся беду. Неверие, а потом и раздражение не могут не появиться, когда полки магазинов пусты и бесконечны очереди за тотальным дефицитом, поглощаются время и здоровье нации, усиливается экономический хаос». (Т. 1. С. 405).
4 июля 1990 года с трибуны съезда КПСС прозвучало сообщение делегатов-шахтёров об их несогласии с решениями I съезда шахтёров страны, на котором верховодили эмиссары антисоветских, антикоммунистических сил. Они провели решение о выходе шахтёров из КПСС, о выводе парторганизаций за пределы предприятий и о национализации партийного имущества. (См.: Т. 1. С. 283—284). Шахтёрский съезд трудно назвать рабочим протестом, так как он лишал именно рабочих-шахтёров даже права на выбор собственной политической позиции. А национализация партийного имущества означала не что иное, как установление диктатуры антикоммунистических сил. Более того, верховоды «шахтёрского» движения угрожали объявлением во время съезда КПСС всеобщей политической забастовки. Объективно же организаторы съезда помогали горбачёвцам противопоставить рабочий класс самим основам коммунистической партийности.
Съезд шахтёров не отражал глубинные позиции рабочего класса угольной промышленности. Об этом свидетельствует историк А. Лопатин, которого трудно заподозрить в симпатиях к социалистическим идеям. Он писал: «Основной идеей единства демократов того времени был антикоммунизм. Однако считать антикоммунизм идеологией шахтёрского движения было бы преувеличением. Чёткого оформления идейных взглядов не произошло. Антикоммунизм основной массы людей был лишь отражением низкого уровня жизни. После путча августа 1991 года идейный антикоммунизм лидеров вылился в конструктивную поддержку реформаторов, а обыденный антикоммунизм рядовых шахтёров превратился в движение против реформ».
Между тем на съезде складывалось такое впечатление, что делегаты-рабочие куда лучше, чем руководители партии, понимают трагические для страны последствия не только шахтёрской забастовки, но и раскола рабочего класса. Сразу же после этого заявления к микрофону подошёл горнорабочий очистного забоя шахты «Максимовская» (Луганская область) М.И. Чурута: «Вчера мы обсуждали это обращение и считаем, что съезд не может не прореагировать на него. Мы также считаем, что ЦК КПСС и Политбюро проявляют политическую близорукость, не отреагировав на сам факт проведения съезда шахтёров в городе Донецке и на принятое им решение. Поэтому мы считаем и даже настаиваем на том, чтобы Николай Иванович Рыжков в ближайшие два-три дня выступил по Центральному телевидению с конкретными объяснениями того, как идут дела по 608-му постановлению (о коренном изменении ситуации в угольной промышленности. — В.Т.)». (Т. 1. С. 284—285).
Представитель Кузбасса угольщик В.В. Плужников, поддержав товарища, заявил: «Михаил Сергеевич! На учредительном съезде Компартии России я заострял на этом внимание и предупреждал вас от имени всей делегации, что этот кризис и этот день придёт. Вы опять проявили политическую близорукость. Поэтому я прошу не с коммунистами встречаться, если эта встреча состоится, а с представителями рабочих комитетов угольных регионов». (Т. 1. С. 285).
Рыжков поручение съезда выполнил, а встреча Горбачёва с рабочими не состоялась.
На следующий день, обращаясь от имени делегатов-железнодорожников к шахтёрам, А.Д. Русак (локомотивное депо Московка, г. Омск) призывал: «В критический момент, когда экономика страны нуждается в серьёзном излечении, когда накал социальных страстей достиг наивысшего напряжения, мы, железнодорожники — делегаты XXVIII съезда КПСС, от имени многомиллионного коллектива стальных магистралей и их семей обращаемся к вам, уважаемые труженики угольных шахт и разрезов, найти в себе силы и волю, проявить благоразумие и выдержку, не руководствоваться эмоциями, не прекращать столь необходимый стране труд по добыче угля». (Т. 1. С. 467).
Железнодорожникам вторили металлурги. На трибуне оператор Донецкого металлургического завода имени В.И. Ленина П.Л. Могилевцев: «Мы, металлурги, делегаты XXVIII съезда КПСС, обеспокоены вашим намерением провести 11 июля этого года Всесоюзную политическую забастовку. Подобные действия, безусловно, приведут к дальнейшей дестабилизации народного хозяйства, к аритмичной работе в первую очередь предприятий металлургического комплекса. Мы — ваши смежники. На вашем труде, вашей продукции держится вся технология нашей отрасли. Нет угля — не будет кокса, чугуна, стали, проката, соответственно — многих видов товаров народного потребления. Отсутствие угля — это остановка многих производств, разрушение коксовых батарей, на восстановление каждой из которых потребуется более года и 20 млн. рублей. Опасность потерять эти производства вполне реальна». (Т. 1. С. 468).
Пожалуй, из будущего состава Политбюро, который изберёт после съезда организационный пленум ЦК КПСС, только председатель ВЦСПС Г.И. Янаев поставил политический диагноз происходящему: «Товарищи, мы потеряли политическую инициативу. Мы отдаём рабочий класс разного рода людям, которые преследуют более чем сомнительные политические цели. Рабочее движение пытаются заквасить на своих платформах различного рода антикоммунистические силы, которые просто рвутся в него». (Т. 1. С. 514). Да и то его слова о потере инициативы направлены в пространство, так как инициатива, находившаяся в руках руководства КПСС, была направлена на отторжение рабочего класса от партии, деформируемой командой Горбачёва—Яковлева.
Фиговый листок реставрации капитализма
Разная направленность векторов устремлений рабочего класса и горбачёвского клана полнее всего проявилась при обсуждении XXVIII съездом КПСС вопроса о переходе к «рыночной экономике». Делегаты-рабочие классовым чутьём поняли, что речь идёт не о совершенствовании механизмов функционирования социалистических производственных отношений, одним из которых является социалистический рынок. Нет, под этикеткой рынка партии, государству, народу навязывался капитализм. Не случайно Горбачёву, Рыжкову, Абалкину и др. чаще всего задавался вопрос: в предлагаемой ими экономике рынок труда, рынок рабочей силы предусматривается? И когда рабочие, руководители, тесно связанные с рабочими, не оторвавшиеся от своего класса, не слышали отрицательного ответа, то понимали, чувствовали, что пахнет контрреволюцией. К тому же новые, спекулятивные кооперативы дали возможность прикоснуться к самому краешку этого рынка, учуять его гнилой запах.
В съездовском противостоянии по поводу перехода к рынку (а фактически: реставрации капитализма на просторах СССР) важным событием стало голосование 3 июля резолюции «О переходе к регулируемой рыночной экономике». К микрофону подошёл секретарь парткома Красногорского механического завода (Московская область) Ю.В. Абрамов: «У меня замечание по сути вопроса. Постановка вопроса о принятии резолюции «О переходе к регулируемой рыночной экономике» некорректна в части выбора названия. Ибо предполагается, что съезд уже признал, даже не обсуждая, однозначность и неоспоримость этого пути развития экономики…
Поэтому предлагаю резолюцию по проблеме хозяйственного строительства назвать «О политике КПСС в проведении экономической реформы и принятии неотложных мер по стабилизации социально-экономического положения в стране». (Аплодисменты).
Если мы не обсудим эти проблемы и не обозначим по ним позицию съезда, то нам не с чем будет возвращаться в свои коллективы…» (Т. 1. С. 257—258).
Председательствовавший на заседании первый секретарь ЦК КП Белоруссии Е.Е. Соколов, следуя регламенту съезда, поставил вопрос на голосование. Кворум для принятия решения — 2205 голосов. За предложенное Политбюро ЦК КПСС название резолюции проголосовали 919 делегатов. Второй голосовалась формулировка, внесённая Ю.В. Абрамовым. Её поддержали 3745 делегатов, воздержались 134, а намертво стояли за предложение горбачёвской команды 468 делегатов. (См.: С. 259). Таким образом, уйти от обсуждения съездом его ключевого вопроса сторонникам реставрации капитализма на территории СССР не удалось.
В обсуждении Политического отчёта ЦК КПСС и отчётов членов Политбюро, секретарей ЦК КПСС вторым выступал бригадир монтажников треста «Карачаево-Черкесскстрой» А.И. Скориков. Он решительно выступал за рынок, но не тот, невидимая рука которого всё расставляет по местам и решает все проблемы (в пользу толстосумов), а за управляемый социалистический рынок. И по-пролетарски требовал: «Если мы говорим о регулируемом рынке, то мы должны предусмотреть средства экономического регулирования натурального обмена, не допускать наживы на дефиците. Да и вообще надо наконец начать применять правовые, экономические да и административные меры в управлении народным хозяйством». (Т. 1. С. 292).
Через четыре человека после А.И. Скорикова на трибуну поднялся бригадир слесарей Череповецкого металлургического комбината имени 50-летия СССР Ю.В. Архипов. Он оценивал рынок не с точки зрения «распределения фондовых материалов», а через призму политических интересов рабочего класса. «Мы считаем политически ошибочными действия руководства партии по некоторым направлениям за последние годы. Это — поспешность реформ в экономике, непродуманная антиалкогольная кампания вместо конкретных мер по культурному и нравственному воспитанию, просчёты в развитии кооперативного движения и другие.
К сожалению, ошибки до сих пор продолжаются. Без совета с коммунистами и трудящимися Политбюро и правительство внесли в Верховный Совет СССР предложение о переводе экономики на регулируемые рыночные отношения. Рынок предстал перед народом как большое несчастье, как надвигающаяся беда. В народе возникла паника. Наши и без того небогатые магазины были окончательно опустошены.
Никакой референдум сейчас проводить не надо. Рынок, который начинается с роста цен, народ не примет. Исходя из этого напрашивается предложение: в партии должен утвердиться порядок, по которому все крупные программы в первую очередь должны обсуждаться внизу, в первичных организациях, а затем, с учётом предложений коммунистов и трудовых коллективов, рассматриваться Центральным Комитетом и вноситься в Верховный Совет. При таком положении на деле, а не на словах будет действовать власть партийных масс, утверждаться внутрипартийная демократия». (Т. 1. С. 312).
Следующим рабочим в этом ряду, поднявшимся на трибуну, был электросварщик «Азовмаша» (Донецкая область) В.А. Гайворонский. Он как бы продолжил выступление Ю.В. Архипова с того места, на котором закончил речь череповецкий металлург, — о роли партийных масс. Коммунист из Мариуполя сделал упор на том, что «на пути к власти для любой партии встаёт вопрос овладения массами». Далее он сказал: «Определяющим моментом становится — за кем пойдёт рабочий класс. Размытость платформы КПСС в связи с этим тревожит. И вот почему. Ситуация, при которой наиболее влиятельный и многочисленный класс не будет иметь авангарда, защищающего и отстаивающего его политические интересы, ненормальна. Любое деклассирование партии приведёт неизбежно к тому, что рабочие создадут свою партию. Партия потому и партия, что под своим знаменем она не собирает абсолютно всех». (Т. 1. С. 436—437).
Одновременно делегаты-рабочие решительно выступали против навязываемого оппортунистами раскола партии. «Наша делегация ехала сюда, на съезд, с самой большой надеждой, — говорил водитель Клайпедского морского торгового порта И.Н. Исаченко, — сохранить целостность нашей Компартии… Наша Компартия разделилась на две части в республике, но своего влияния не увеличила, то есть мы утратили свой, так сказать, авторитет в народе. На выборах, это было показано наяву, проиграли. Если бы мы остались монолитной партией и сохранили единство, то мы бы и выборы в республике не проиграли, и не имели бы того печального результата, который сейчас у нас в республике». (Т. 2. С. 464).
Электромонтёр «Братскгорстроя» Г.А. Першин вернулся к проблеме навязываемого сверху рынка: «Почему вопрос о переходе к рыночной экономике не обсуждается широко и гласно? Многие просто не знают, что стоит за рыночной экономикой, а программу правительства подают как единственно на сегодняшний день приемлемую. Но надо, чтобы народ мог выбрать, что ему больше подходит. А для этого нужна альтернатива. Выступление же по Центральному телевидению товарища Рыжкова о переходе к рыночной экономике было для страны не меньшей неожиданностью, чем посадка Руста на Красной площади столицы… оно тут же отозвалось опустошающим набегом людей на и без того пустые прилавки магазинов». (Т. 1. С. 534).
Вопрос о том, к какому рынку, социалистическому или капиталистическому, указывает дорогу КПСС, возглавляемая М.С. Горбачёвым, присутствовал на съезде все дни его работы. Градус дискуссий на эту тему поднялся при обсуждении Программного заявления КПСС. Здесь позицию коммунистов-рабочих выразил водитель производственного объединения «Мосавтолегтранс» И.М. Болтовский: «Никто не спорит, что рынок нужно регулировать. Вопрос заключается в том, кто его будет регулировать: или трудящиеся, или частные собственники… Значит, надо указать, кто будет регулировать рынок. Надо записать, что рынок будут регулировать трудовые коллективы. А экономическая власть в трудовых коллективах базируется на общественной собственности. Значит, надо указать на принцип господства общественной собственности и на принцип самоуправления трудовых коллективов. Тогда это будет социалистический документ». (Т. 1. С. 280).
А нового пика дискуссия о рынке достигла 11 июля. Теперь Н.И. Рыжков ссылался на позицию избранной съездом комиссии по подготовке резолюции «О политике КПСС в проведении экономической реформы…» Правда, из стенограммы трудно понять, насколько корректной была эта ссылка. Член комиссии Ю.В. Абрамов сообщил съезду: «Вчера комиссия, которая должна была рассмотреть предложенный сегодня проект с поправками, не собиралась. И вообще неэтично вносить такие документы на рассмотрение съезда, не рассмотрев их в присутствии полного состава комиссии». В ответ Н.И. Рыжков сообщил делегатам: «Когда мы обсуждали вопрос о названии, мы поставили этот вопрос на голосование в комиссии. 32 человека высказались за новое название, 5 человек высказались за старое название. Съезду решать сейчас вопрос».
Сегодня такое объяснение вызывает большие вопросы. Во-первых, за какое «новое» название голосовали 32 человека — утверждённое съездом или навязываемое съезду вопреки его воле? Во-вторых, почему комиссия вообще пересматривала решение съезда. Ведь вопрос о названии резолюции 3 июля был решён голосами 3745 делегатов (более 86% участвовавших в голосовании). Не согласились же с названием «О политике КПСС в проведении экономической реформы и принятии неотложных мер по стабилизации социально-экономического положения в стране» лишь 468 делегатов, то есть 11,2%. Почему комиссия руководствовалась мнением абсолютного меньшинства?! Но тогда эти вопросы, к сожалению, не были никем заданы. Поэтому, выкручивая делегатам руки, их заставили голосовать теперь за принятие резолюции под названием «О политике КПСС в проведении экономической реформы и переходе к рыночным отношениям». За лукавое название проголосовали 2655 делегатов.
Таким способом оппортунистическая верхушка партии хотела замазать всех коммунистов причастностью к переходу к капиталистическому рынку. Именно к капиталистическому. Мурманский делегат В.А. Пожидаев предложил дополнить резолюцию словами: «Особое внимание при этом должно быть уделено обеспечению права на труд, предотвращению массовой безработицы». На неё тут же отреагировал Н.И. Рыжков: «Я не возражал бы — можно добавить. Но что касается «массовой безработицы», то в любой форме запись об этом нецелесообразна». (Т. 2. С. 312). И она не появилась. Горбачёвский курс упорно протаскивался.
О примате политики над экономикой
За четыре года до XXVIII партсъезда под руководством того же М.С. Горбачёва состоялся XXVII партсъезд. Главным его решением было принятие новой редакции Программы КПСС. Этот документ был нацелен на решение задач социалистического строительства. В нём встречались положения и политически лукавые (например, о зрелом социализме), и теоретически неглубокие, но выражающих хотя бы малейшие сомнения в социалистическом векторе развития не было. А съезд КПСС 1990 года был по глубинной сути своей антисоциалистическим. И партийцы-рабочие не только чувствовали это, но и стремились всячески помешать происходившей на их глазах метаморфозе. Именно они давали самые классово и политически точные оценки.
Увязав навязываемые горбачёвской командой рыночные реформы с политическим ренегатством, бригадир Семипалатинского цементного завода В.С. Белоусов сделал единственно возможный вывод: «В Программном заявлении КПСС следует записать, что партия возвращается на классовые позиции и будет исходить из интересов рабочего класса, всех трудящихся. Неужели не понятно, что ни одна прослойка общества не может быть счастливо и благополучно устроена без учёта интересов рабочего человека или за счёт его интересов. Именно с классовой позиции нам легче давать оценку происходящему в стране, запутанным явлениям и процессам. Я не согласен с товарищем Яковлевым А.Н. в том, что сегодня классовый подход к оценке явлений надо заменить общечеловеческими ценностями. Класс рабочих, класс крестьян, интеллигенция, но у нас появился сейчас и класс подпольных миллионеров. Но я не хочу быть с ними в одном классе. (Аплодисменты). Раскол в партии идёт не снизу, не от нас, рядовых коммунистов, а сверху, от центра. И ещё надо, чтобы сама партия твёрдо стояла на позициях ленинского учения, не допускала ревизии марксизма-ленинизма». (Т. 1. С. 539).
Между тем ревизия марксизма-ленинизма, в том числе ленинской теории государства, звучала и на съезде. Ответ ревизионистам дали не «яйцеголовые» обществоведы, а рабочие. Слесарь Термезского домостроительного управления (Узбекская ССР) Ш. Мухамедиев заявил: «Товарищи, я воин-интернационалист. Нам упорно пытаются навязать идею деполитизации государственных институтов, в том числе армии и флота. Куда нас толкает новоявленная демократия в кавычках? К чему они нас призывают? Видел ли кто-то где-нибудь деполитизированную армию, а тем более службу безопасности, охрану общественного порядка, которые выполняют определённые функции в государстве? А ведь государство — это общественный строй, это политика. По нашему мнению, сама постановка этого вопроса направлена на подрыв нашего строя». (Т. 1. С. 524).
Восхищает своей мудрой простотой и высокой партийностью приговор, вынесенный уже знакомым нам электромонтёром «Братскгорстроя» Г.А. Першиным: «Давая оценку ЦК и Политбюро, проделанной ими работе между XXVII и XXVIII съездами, нельзя замолчать тот факт, что решения XXVII съезда в большинстве своём остались не-выполненными. Исходя из этого, считаю, что неудовлетворительная оценка будет реально отражать деятельность ЦК и Политбюро за отчётный период». (Т. 1. С. 535).
Здесь приведены позиции делегатов-рабочих, выступавших на XXVIII съезде. Они отражали политическое видение своего класса. Это подтвердил и проведённый в Свердловске (ныне Екатеринбург) в первые дни работы съезда опрос (среди 700 респондентов 50% составляли рабочие, а доля членов КПСС — 60%). Он выявил скептическое отношение к самому съезду: 55% поставили «неуд» политическому докладу ЦК, с которым выступал Горбачёв.
Отношение рабочих-коммунистов, как на съезде, так и вне его и после него, к горбачёвскому руководству КПСС было явно отрицательным. На съезде рабочие-делегаты практически единодушно протестовали против совмещения Горбачёвым постов президента СССР и Генерального секретаря ЦК КПСС. Хотя бы таким способом они пытались избавить Коммунистическую партию от ренегатства этого политика. Они прямо говорили, что пославшие их на съезд партийцы требовали от делегатов, чтобы они не избирали Горбачёва руководителем партии. Увы, только 1116 делегатов этот наказ выполнили. Условия для дальнейших шагов на пути реставрации капитализма были созданы. Академик Т.И. Заславская, выражая настроения противников социалистического жизнеустройства, после XXVIII съезда писала: «Пора осознать: речь идёт о создании в стране нового социального класса — класса собственников». («Известия», 1990 год, №297).
Рабочий класс отторгал смену курса. Но он остался без своей партии. Возглавляемая Горбачёвым КПСС отказалась от рабочего класса. Их дороги разошлись. Об этом была вынуждена писать даже редактируемая ярым горбачёвцем И. Фроловым «Правда». Так, 15 августа 1990 года в газете была напечатана статья киевского рабочего В. Гриценко, где он писал: «Стыдно и обидно за руководство КПСС, призывающее нас, рядовых коммунистов, к рыночным отношениям, а сказать напрямик — к отходу от социализма. Все газетные речи пестрят теперь истерическими призывами к свободе предпринимательства да коммерции. А ведь если вдуматься, то это не что иное, как отказ от нашей коммунистической идеологии». («Правда», 1990, №227).
А кого защищать-то
Руководство КПСС усиленно отталкивало от себя рабочий класс, делая это от имени партии. Но почему стальные батальоны пролетариата не заявили о себе 19 августа 1991 года, когда появился ГКЧП? Ведь большинство рабочего класса не скрывало своего удовлетворения опубликованными заявлениями Госкомитета по чрезвычайному положению. Но, во-первых, это были пока лишь слова. Не было никаких решительных мер, которые позволяли бы рабочему классу, трудовому советскому народу полагать, что это всерьёз. Более того, гэкачеписты уверяли, что Горбачёв вернётся. Так что же должен был поддерживать рабочий класс?
Да и кого поддерживать? Г.И. Янаев был известен стране не тем, что он достойный, порядочный человек, а тем, что его усиленно продавливал Горбачёв на должность вице-президента. В массовом сознании это был безусловный горбачёвец. А чем лучше в народном восприятии был В.С. Павлов, даже если забыть денежную реформу, украшенную его именем? Для всех нас это был человек, согласившийся с ликвидацией Советского правительства и возглавивший созданный вместо Совета Министров СССР некий Кабинет министров при президенте. Разве он может восприниматься оппонентом Горбачёва? Я уж не говорю о А.И. Лукьянове, который всегда рекламировался как личный друг Горбачёва со студенческих лет. Ведь о том, что другом был другой Лукьянов, мы услышали только в 1992 году. Да и поведение председателя Верховного Совета СССР в августовские дни, когда требовалось противостоять контрреволюции, решительностью не отличалось. Для советских людей он был человеком из горбачёвской команды. Д.Т. Язов тоже не стал народным героем, введя зачем-то танки в столицу. В.А. Крючков? Или те, кто летал в Форос засвидетельствовать своё почтение Горбачёву? Что? Они на деле вели себя иначе? А 19—20 августа страна об этом знала? Да они сами усердно делали вид, что являются птенцами гнезда «человека с проталиной». Так какой смысл у рабочего класса был их защищать? Вопрос риторический, а ответ бесспорный.
Виноват ли рабочий класс?
Безусловно. Впрочем, он и не оправдывается: достоинство не позволяет. Но горше всего осознавать его вину, как и вину всех нас, тем, кто остался убеждёнными коммунистами, кто не сжигал публично свои партбилеты, не торопился бежать в Кремль на полусогнутых… Тут товарищ Першин, которого я уже дважды цитировал, на съезде с горечью бросил с трибуны: «Первичкам, или, точнее, рядовым коммунистам, оставили одно право — право платить партийные взносы». Но ещё дореволюционный рабочий, машинист Нил из пьесы Горького «Мещане» учил: «Права не дают — права берут». А тут и брать не надо было: большевистская партия формировалась как партия рабочего класса. Права-то свои отдали не в годы суровых испытаний, а в тихое мирное время.
Почему рабочий класс бездействовал, когда горбачёвское руководство стало его оттеснять? Не слышу ответа. Да, большой корысти в действиях рабочего класса не было. Ну да ладно: кто старое помянет, тому глаз вон. Но и забывать о прошлом тоже нельзя. Уроки из былого извлекать надо. Коммунистическая партия должна быть партией рабочего класса. И сделать таковой её должен сам рабочий класс. У него нет другого выхода.
Впрочем, повторять материалы октябрьского (2014 года) пленума ЦК КПРФ неудобно. Но рабочий класс должен (да-да, должен!) в первую очередь сам следить за их выполнением.
Подводя итоги ленинского призыва рабочих от станка в РКП(б), И.В. Сталин с гордостью говорил, что большевистская партия стала выборным органом рабочего класса. При Хрущёве, Брежневе, Андропове, Черненко, Горбачёве она перестала им быть. Потому и случилась буржуазная контрреволюция.
Сейчас пришла пора вернуть партии этот высокий статус. Чтобы не пришлось рабочему классу, как говорил на XXVIII партсъезде один из делегатов, создавать новую партию.